Ида Шевелевна Фрейдлин — блокадница Ленинграда. Она потеряла в окружённом немцами городе мать и брата. Чуть не лишилась отца. Пережила самые страшные месяцы своей жизни. Но не разлюбила Ленинград. О личной школе выживания и о самом красивом городе в мире, Ида Шевелевна рассказала специальному корреспонденту «Пражского телеграфа» Дарии Соловьёвой.
Ида Шевелевна, расскажите, как началась война.
Когда началась война, моя мама была больна. И как раз 22-го июня она первый день вышла на работу. И тут мы узнаём — война. Приблизительно до сентября можно было спокойно жить. А в сентябре началась бомбёжка. Когда это случилось в первый раз, меня не было дома — гуляла с подружками. Меня за это сильно отругали, потому что мама чуть не умерла от страха. Начался голод. Потом стали давать те самые 125 грамм хлеба, и мама перестала есть, — всё отдавала нам.
Как Вам удалось выжить?
Скажу откровенно, я выжила, потому что у меня никогда не было аппетита, и не могу сказать, чтобы я очень страдала от недоедания. В декабре мама умерла. Мы остались втроём — у меня был ещё брат. Ему тогда было 15-16 лет, это самый удачный возраст, когда ещё на войну нельзя было. Брат был художником, в Таврическом дворце долго висели его рисунки. Он очень хорошо рисовал. В апреле месяце от голода умер брат. Три дня он лежал, и никто не приходил забрать тело, потом я позвала каких-то ребят, которые унесли его. Недалеко от нас была яма, куда сваливали трупы, а потом сжигали. Его отнесли туда. Сладковатый запах горелых тел преследовал меня ещё очень долго.
Вы остались вдвоём с отцом?
Да. Он страдал от дистрофии и не мог вставать. За хлебом ходила я. Тогда можно было брать хлеб на завтра, и как-то раз какие-то мальчики пообещали мне достать хлеб на послезавтра, и ушли с моими карточками. Больше я их не видела. У нас была булочная напротив, и мы бесконечно продавали какие-то вещи — кольца или меха. У меня была меховая шубка — за неё дали полкило хлеба. Через какое-то время отец чудом попал в больницу. Я осталась одна. Мы жили в огромном шестиэтажном доме, кроме меня в нём не осталось никого. В квартире была сплошная грязь, чтобы как-то её скрывать, я каждую неделю доставала скатерти и клала их на стол.
Сколько Вам было лет?
В 42-м мне было 12. Я и сейчас невысокого роста, а была совсем маленькая, и, откровенно говоря, крайне избалованная. Достаточно долго я жила совсем одна. Как-то, помню, шла, и меня остановила женщина с ребёнком. Она сказала, что мне нельзя жить одной и взяла меня к себе. Я прожила у неё три дня, а потом она сказала, что у меня вши, я очень обиделась и ушла. Там было, конечно, лучше — чисто, были люди, еда. Я снова осталась одна. Не могу сказать, что это была жизнь.
Особенно страшно наверно было во время бомбёжек?
Первое время мы уходили в бомбоубежище, потом перестали уходить, а когда я осталась одна, то вообще никуда не ходила. Ленинград бомбили не сильно, в основном были артобстрелы. Но даже это было не самое страшное, самое страшное было — голод. У нас был угловой дом, и во дворе какая-то женщина продавала продукты — горох, чечевица продавались поштучно.
Так мы жили до июля, пока не приехал папин брат. Когда он увидел отца, то упал в обморок. Он забрал нас в Москву. Там папа чуть не умер от переедания. Из Москвы нас отправили через всю Россию в город Уральск, где жили мамины родственники. Их когда-то сослали туда из Белоруссии. И хорошо, иначе все погибли бы.
После того как Вы уехали из Ленинграда, потом ещё возвращались туда?
Мы вернулись в Ленинград в мае 1945 года. Папа не хотел ехать, но я настояла. Наша комната не была занята, правда все вещи были раскрадены.
Я поступила в 8-й класс. Но мне очень нравились театры, и я сбегала с уроков на спектакли. Учительница меня отругала, и в середине года я ушла в фельдшерскую школу. Окончила её с отличием, и хотела поступить в медицинский институт, но потом решила изучать экономику и окончила московский финансово-экономический институт.
Как Вы попали в Чехию?
В день студенчества в доме учёных я познакомилась с одним чехом. Он был довольно настойчив и долго ухаживал за мной. Он окончил в Ленинграде аспирантуру и занимался естественными науками. Потом он уехал. Через какое-то время мы встретились в Киеве. В 1959 году я приехала сюда, здесь поженились.
Тяжело было осваиваться, Вы ведь чешский не знали?
Когда приехала, я пошла в министерство финансов и попросила устроить меня на работу. Но мне отказали, сказали сперва выучить язык. И я пошла работать на полгода медсестрой и одновременно ходила на курсы чешского языка. Потом я устроилась на работу в банк. Там проработала 30 с лишним лет.
В Ленинграде Вы больше не были?
В Ленинграде у меня оставался отец, поэтому первое время я ездила туда каждые полгода. Несмотря ни на что, я считаю, что лучшего города, чем Ленинград, нет. В прошлом году меня послали на день окончания блокады, благодаря посольству я получила, наконец, книжку блокадника.
Изменился ли город?
Как был красавец, так и остался, там трудно что-либо изменить. Я была во многих странах: в Австрии, в Германии, во Франции, в Америке, в Англии, но такого красивого города я не видела. Там красивы отдельные места, а Ленинград сам по себе красивый, красиво расположен, эта широченная река, нечто такое могли построить только там. Несмотря на весь ужас, который я там пережила, — это мой город и я его люблю.
«Пражский телеграф»