Кшиштоф Занусси: «Я удивляюсь русской культуре»

Режиссёр Кшиштоф Занусси входит в элиту мирового кино, а его картины – философские и красивые – удостоены высших наград крупнейших кинофестивалей. Формулой успеха бывшего физика в кинематографе стал художественный вкус высшей пробы, любовь к чистым наукам, чувство юмора и умение говорить просто о сложном.

 В свои 73 года Занусси остаётся самым работоспособным польским режиссёром – его продолжает удивлять и интересовать жизнь.

Недавно титулованный режиссёр принял участие в 47-м Международном кинофестивале в Карловых Варах, проведя мастер-класс для поклонников искусства кино. Выпускающий редактор «Пражского телеграфа» Дарья Микерина посетила лекцию, а по ее окончании поговорила с мастером о жизненной мудрости, современном языке кино и русской культуре.

В искусство Вы пришли через науку – в юности серьёзно занимались физикой, затем переключились на философию. Как пришло понимание своего жизненного призвания, и что наука дала Вашему искусству?

Я до сих пор влюблён в физику – эту чистую науку, имеющую дело с материей. Но безответно. Признавшись себе в том, что она меня никогда не любила, я продолжал поиски, изучал в Краковском университете философию. Но по-настоящему почувствовал, что нащупал свой путь, только занявшись кино. Когда мои любительские картины стали хвалить, я понял, что в этом может быть моё призвание и стал учиться режиссёрскому мастерству профессионально. Но, конечно, всё, что я получил во время занятий наукой, меня оформило.

В пятнадцать лет я уже был студентом университета – и это не свидетельство моей гениальности, просто я из поколения, у которого войной было украдено детство. Мы дозревали с ускорением, которое абсолютно не природно. Тот способ мышления, с которым я столкнулся в юности, сыграл большую роль в развитии моей личности.

Что Вас связывает с наукой сегодня, и как Вы относитесь к научным теоретизированиям вокруг искусства – в частности кино?

Считаю теорию кино потерей времени. Те научные работы о кино, что я читал, мне или смешны, или просто неинтересны. Это для меня вторичная гуманистика. С чистой же наукой у меня до сих пор сильные связи. И по сегодня участвую в ней – но не как исследователь, а как зритель. У меня много друзей из этой сферы. На мой взгляд, физика – особенная дисциплина, дающая человеку основу. Это прекрасная среда, в ней работают интересные, мудрые люди. Многие бывшие физики сыграли важную роль в жизни общества: Сахаров, госпожа Меркель.

В конце 70-х годов Вы стали одним из основателей движения «Кино морального беспокойства». В Ваших картинах неизбежно присутствует поиск истины, непреложных ценностей. Так есть ли возможность у порядочного чистого человека справиться с несправедливостью?

Этот вопрос волнует человечество с начала его истории и ответа здесь так и нет. Да, иногда мы находим способ выжить. Но в некоторых ситуациях любой выход оказывается плохим. Это есть уже в трагедиях древних греков…

Но за долгий творческий путь Вы нашли для себя какие-то ответы?
Конечно, но это такие частичные ответы, полных ведь не бывает. Даже если что-то нахожу вечером, уже утром это уходит и надо искать заново. Это жизнь – мы ничего не имеем навсегда и никакую мудрость и веру невозможно положить в холодильник. Если человек чувствовал себя верующим вечером, утром от этой веры уже может ничего не остаться. И надо заново начинать поиск. В этом и трагедия, и красота жизни.

Критики часто пишут о том, что содержание в Ваших картинах доминирует над формой. Что Вы думаете по этому поводу?

Форма — это содержание. В разделении не вижу смысла, эта концепция Аристотеля после Маклухана неактуальна. Если вы не находите языка, вы не скажите ничего. Вспомним, как Тарковский мучился с языком – и он придумал свой – потому что то, что он хотел сказать, выразить иначе было невозможно. Он не мог сказать это на том языке, на котором остановился в «Андрее Рублёве», ему надо было пойти дальше.

Художник не задумывается всерьёз о поиске языка, это приходит естественным путём – когда то, что тебе нужно сказать, на существующем языке выразить невозможно. А все эти экспериментальные поиски пусты. Если кто-то начинает с языка, не зная, зачем он нужен, результат вторичен.

Вы в совершенстве владеете русским языком, часто бываете в России – ставите спектакли, представляете фильмы на фестивалях, преподаёте режиссёрское искусство студентам. Русская культура близка Вам как художнику?

Наоборот, мне далеко до России. И поэтому я так дружу с ней. Я рационалист, человек, очень сильно связанный с западным менталитетом. Фёдор Достоевский – безусловный гений, но мне Томас Манн гораздо ближе. Россия увлекает своей экзотикой, тем, что она мне не так близка. Я удивляюсь русской культуре. Мне безумно интересно работать с русскими актёрами, ведь мы очень по-разному смотрим на жизнь. Здесь есть и своя красота, и богатство, ведь я чему-то учусь.

Из всего того, что я видел в последние годы, меня поразили именно русские фильмы.
Картину «Жила-была баба» Андрея Смирнова я показываю своим студентам как образец высокого мастерства и законченного авторского высказывания. Это картина огромной силы, бесспорно полемичная, но сделанная сердцем. Очень глубокой и сильной работой считаю «Елену» Андрея Звягинцева. Большие надежды связываю с Алексеем Германом-младшим, он очень интересный автор. Мне нравятся многие фильмы, сделанные молодыми режиссёрами. По моему убеждению, не так важно, сколько человеку лет, важно, какой у него подход к жизни.

Как Вы охарактеризуете сегодняшний язык кино?

Огорчает то, что он пошёл очень сильно назад. В 70-х годах употреблялся язык, который сегодня уже совершенно не понятен. Годар для современной публики уже не доступен, Тарковский – почти не доступен. Когда они снимали, кино было гораздо более элитарным. К сожалению, сегодня оно стало более популярным и примитивным.

Вы очень негативно относитесь к постмодернистическому искусству…

Постмодернизм — это пустое. Я даже снял одну картину, где издевался над ним. Ведь это просто признание полного поражения интеллекта и мысли – не больше. В университете я преподавал в соседнем зале с отцом постмодернизма Дерридой. И с радостью объяснял американским студентам, что он врёт, и некоторые мне поверили.

А как Вы относитесь к массовой культуре?

Я отношусь к ней так же, как к «Макдональдсу». Я всегда стараюсь предупредить людей против самого примитивного уровня гастрономии и самого примитивного уровня искусства.
Но я не имею ничего против тех, кто делает мусор и становится богатым. Я не возражаю, это их свобода.

То есть, Вы не переживаете по поводу того, что режиссёры производят плохие фильмы?

Производство – это не грех, грех – это потреблять. Почему люди покупают это?
Когда вы смотрите идиотские фильмы, вы постепенно становитесь идиотом. И это ваш свободный выбор. Когда я учился, нас заставляли смотреть агитационные фильмы. Но сегодня никто никого не заставляет смотреть плохое кино.

Но чем больше плохих фильмов, тем больше людей их смотрит. Ведь зрители имеют ограниченное время на потребление кино и им сложно сделать правильный выбор.

Ну, существует же критика. Оценка профессионального критика в пять звезд – это гарантия качественного кино. Лично я доверяю нескольким критикам. Иногда я доверяю своим студентам.

Кстати, о студентах, интересно работать с ними?

Конечно, я столько узнаю от них. Интересно наблюдать за поколениями: то, какими они были в начале девяностых годов, в середине, в конце и какие они сейчас – это огромная разница. Могу сказать, что проблема сегодняшнего молодого поколения – отсутствие личного опыта.

Я призываю своих студентов мало смотреть телевидение. Ведь те работы, которые они мне сегодня показывают, вторичны. Это не их опыт – всего лишь то, что они видели по телевидению, воспроизводство произведённого. Это не обязательно говорит об их бездарности, это умные студенты, но им нужна смелость, чтобы сделать собственный шаг. Кино без выражения собственных чувств и своего опыта невозможно.

В одном из интервью Вы выразили, на мой взгляд, очень интересную мысль: нравственный человек – это тот, у кого хороший вкус.

Да, я считаю, что изысканный вкус — это не вопрос образования. Я встречал очень простых людей, совершенно не подготовленных зрителей, не понимающих культурный контекст, но безошибочно улавливающих главное. Конечно, намного легче иметь дело с подготовленной аудиторией, но если в необразованном человеке живёт духовная потребность, он узнает Тарковского. Я знаю случай, когда необразованную, очень простую женщину привели в национальную галерею, и она незамедлительно указала на три лучшие картины в зале. Почему? Потому что они самые красивые. У неё оказалась абсолютно верная интуиция. Это доказательство, что внутреннее понимание красоты – главное, подготовка – второстепенное.

________________

Кшиштоф Занусси,
польский кинорежиссёр

В 1955–1959 годах изучал физику в Варшавском университете, 1959–1962 годах – философию в Краковском университете.

С 1958 года снимал любительские фильмы, получившие ряд премий.

В 1966 году окончил режиссёрский факультет Лодзинской киношколы. Дипломный фильм «Смерть провинциала» получил приз на МКФ в Венеции и главную премию на МКФ в Мангейме.

В 1969 году снял первый полнометражный фильм – «Структура кристалла».

С начала 70-х годов снимает одну-две картины ежегодно, чередуя полнометражные фильмы с телевизионными.

Наибольшее признание получили картины «Семейная жизнь» (1971, приз на МКФ в Чикаго), «Иллюминация» (1973, главная премия, призы ФИПРЕССИ и экуменического жюри на МКФ в Локарно-73), «Квартальный баланс» (1974), «Защитные цвета» (1976), «Спираль» (1978, премия экуменического жюри в Канне-78, специальный приз на МКФ в Чикаго), «Константа» (1980, приз за режиссуру на МКФ в Канне), «Императив» (1982, приз на МКФ в Венеции), «Год спокойного солнца» (1984, главная премия на МКФ в Венеции), «Состояние обладания» (1989), «Галоп» (1995), «Брат нашего Бога» (1997).

Автор нескольких сборников телекиносценариев, книг «Беседы о любительском кино» (1978) и «Пора умирать» (1997).

Художественный руководитель творческого объединения «Тор» с 1980 года, вице-председатель Союза польских кинематографистов (1974–1983).

Поставил ряд театральных и оперных спектаклей в Польше, Германии, Италии, Франции, Швейцарии и России.

«Пражский телеграф»