Фотографии и память о войне хранит, наверно, почти каждая семья, но ещё ценнее, когда рассказ о нелёгкой судьбе можно услышать из уст очевидцев того времени.
Накануне 9 Мая «Пражский Телеграф» побывал в гостях у Патрикеевой Тамары Евгеньевны, детство которой прошло в партизанском отряде, в землянках. Ветеран труда, счастливая бабушка и дважды прабабушка, 70-летняя Тамара Евгеньевна задёргивает шторы от жары и наливает в стаканы ледяную воду, пока мы осматриваемся. Квартира с душой: возле компьютера на старинном комоде поблёскивает самовар из Одессы (ему больше ста лет!), рядом — кресло-качалка. Обращает на себя внимание портрет мужчины в раме над диваном – как из Эрмитажа.
Тамара Евгеньевна, а кто это изображён?
Это мужу было 70 лет – дочка заказала его портрет в Харькове и прислала к юбилею. Дочка сама живёт в Харькове, а вот правнуки – во Франции (достаёт из секретера фотографии) – старшенькому Эрику уже тринадцать. Элизе – три годика. Я прабабушка уже…
Вы так хорошо выглядите, просто молодец!
Я же спортсменка бывшая (смеётся). В школе занималась лёгкой атлетикой, стрельбой из лука. А ещё я мастер спорта СССР по стрельбе пулевой, 20 лет занималась. Стреляла и из винтовки выпуска 1905 года, со штыком. Ну а история моя такая…
Да, расскажите, Тамара Евгеньевна, о своём детстве…
Мои родители оба попали на службу в Гродно. Отец обслуживал самолёты в лётной части. Мама – лётчица. В Гродно есть музей краеведческий, там фотография её есть. Родилась я за пять дней до войны. И когда пошли немцы – а там 8 километров до границы было – то к вечеру и пришли. А мама со мной в роддоме лежит. Когда вышла, знакомые ей говорят: «Ой, пани Валя, а ваши все эвакуировались!». Отец с частью отошёл вглубь страны, а дома оставались мать его и брат семнадцатилетний, оправдывались потом, что они просто испугались, времени мало было, вот и оставили роженицу с дитём в больнице.
Немцы роддом не тронули?
Там город река Нёман пересекает, так вот мама вышла, когда немцы заняли первую половину города, а к вечеру и на вторую половину через мосты перешли.
Маме предлагали эвакуироваться, но она отказалась. Её все, конечно, знали. Подполье всё в городе осталось – и мама начала там работать. Потом арестовали (в глазах Тамары Евгеньевны стоят слёзы). Сколько раз вспоминаю уже… Маму звали Валентина Кирилловна Островская. Её привели на допрос, а меня успели забрать и спрятать в партизанском отряде.
Сколько же Вам лет было?
Два годика и два месяца, по-моему. И там я до конца войны и была. Все знали, чей я ребёнок, передавали из семьи в семью. А в 1945 году, когда отец был под Москвой, он меня нашёл. Есть фотография даже, когда он приехал за мной.
Маму же мою спасло то, что там был какой-то человек, который её прекрасно знал. Вроде как он тоже был в подполье, но стал работать с немцами, чтобы это прикрыть. Маму не расстреляли. Отправили в Бухенвальд, в концлагерь. Там она себя выдала за полячку – хорошо по-польски говорила. И потом, когда их, 5 тысяч человек, в апреле 1945 года, вели в крематорий жечь, в этих полосатых рубашках, случился налёт. Ну, мама говорит: «Или сейчас мы будем идти и пулю в спину получим, или там сожгут. И они (мама и три узницы – прим. автора) сползли в кювет и ушли. Оказались в лесу, не знают где, что. На какой-то день – счёт времени потеряли – услышали какой-то гул и поползли на него. Оказалось, это американцы. Подобрали их, полуживых. Под наблюдением врачей потихоньку привели в порядок – это было на юге Германии. Американцы потом предлагали маме остаться, но она сказала: «У меня дочь, я не могу». Ей уже передали, что я не потерялась, что со мной всё в порядке. Она потом говорила, что эти два года выдержала только с мыслью обо мне.
А у Вас воспоминания о войне остались?
Нет, ничего не помню. Единственное, что помню – голод, холод… В землянках же жили. До сих пор у меня кости болят. Но главное — чувство голода. Какая там еда, в партизанском отряде! Но спасли как-то всё равно.
Что же было потом?
Мама вернулась в Гродно. Там ей сказали, что её муж не погиб, что ребёнка забрал, дали адрес. В 1945-46 году отца перекидывали с место на место. В конце концов, он уволился и решил уехать в Харьков – там и родственники все были. Маму, конечно, на работу никто нигде не брал. Графа в анкетах была такая: «сидели ли вы в плену». Да, подходите, мол, умная, грамотная, но извините. Отец устроился на завод. Взяли участок земли, жить-то негде было. Потом пошли дети — нас четверо, я старшенькая. Тяжело жили.
А как Вы оказались в Праге?
Я оказалась из-за мужа. Мы с ним работали в Одессе, в проектном институте по проектированию строительных объектов при строительстве атомных станций – там и познакомились. Проектировали и Минскую, и Харьковскую, и Одесскую, и гидростанции в Сибири. В 1986 году случился Чернобыль, и стали атомные станции прикрывать. На одесской станции мы успели уже построить промышленную зону. Стали думать, как её использовать, и тут появились русскоговорящие американцы, тоже из СССР. Организовали завод по изготовлению алюминиевых окон. Мой муж – мой второй муж, первый, подполковник, умер, — стал директором этого завода. Здесь, в Чехии, хотели построить аналогичный завод, как в Одессе. И когда он приехал сюда в очередной раз, у него случился сердечный приступ. Попал в больницу, в 1995 году сделали операцию – клапан и три шунта. Надо было быть постоянно под наблюдением, не было тогда таких сложностей при переезде, оформлении документов, к тому же у него здесь уже жили племянница и сестра. Ну и мы решили перебраться. Кстати, отец мужа получил медаль за освобождение Праги (показывает висящие на стене медали). Это тоже свою роль сыграло.
В 1997 году мы переехали. 85 лет мужу уже. Врачи, действительно, хорошие, жизнь спокойная, уравновешенная.
Значит, золотую свадьбу обязательно отметите!
Да, мы уже 32 года вместе. Когда познакомились, ухаживал – не то слово. Правда, и конкуренты были (смеётся).
Вы строгая прабабушка?
Да какое там! Слава Богу, что они у меня все есть, живы и здоровы, как говорится. Живут далеко, конечно. Дочь – на Украине, внучка – во Франции. Поехала туда доучиваться, теперь у нее 4 диплома. В Лионе там и мужа своего встретила. Ничего нет случайного. Вот так и у меня тоже. Предлагали мне физкультурный вуз (норматив на мастера спорта я сдала в 18 лет, была в сборной Украины), а я поступила в Ростове-на-Дону на геологический факультет, закончила первые 2 курса заочно, потому что у меня уже была дочь, Наташенька, и муж. В 1965 его перевели на Дальний Восток, так что 3 и 4 курс я закончила там, тоже заочно. А 5 и 6 – в Одессе. Когда писала диплом, методистка говорила: «Я такой студентки ещё не видела». Сейчас смотрю на молодёжь и не понимаю – как можно не доучиться? Я-таки доучилась – с мужем, с ребёнком на руках…
А как Вы с первым мужем познакомились?
Я вышла за него в день своего 18-летия. У меня всегда по дому дел не перечесть было – трое младших детей на мне, убраться, воду на коромысле наносить, истопить печку, приготовить поесть. Изредка кусочек времени оставался. И вот прибежала как-то вечером подружка Рита: «Слушай, идём, там в Академии танцы!» Надеть, конечно, нечего, туфельки зубным порошком почистила, да пошла. А он там всегда в бильярд играл. К нему друг подошёл и говорит: «Там такая девушка появилась, глаз не оторвать!». Тот увидел, ну и всё. Пошёл провожать. Он уже лейтенантом был тогда. Поженились. Я закончила 10 классов, продолжала учиться, несмотря ни на что, и работала, работала…
Вы считаете себя счастливым человеком?
Даже не знаю. Я считаю, что всё делала правильно. Я не считаю, что я несчастна. Ну, нет у меня яхт, самолётов, пароходов – да и не в этом счастье. Я много ездила, когда жила в Нижневартовске. Послали меня однажды в Свердловск, подкорректировать железную дорогу, въезд на Уренгойскую ГРЭС. Ребята говорят: «Тамара Евгеньевна, надевайте валенки, замёрзнете!». Железную дорогу занесло так, что сутки не ходили поезда. Вагончик свердловский маленький, вокзалов нет. Спала у стенки в поезде, стоя в валенках, они высокие, держали меня (смеётся). В Свердловске я задержалась – и тут всё потекло, а я в валенках! Что делать – купила резиновые сапоги, у зимнего пальто – сама его сшила – воротник меховой отпорола – стало летнее пальто. Вот тут я в нём на фотографии (показывает в альбоме). И не думала даже о том, чтобы поменять его. Смотрю сейчас на эту жизнь – как гонятся люди за деньгами – и не понимаю. Видимо, прав Познер: такие времена… Так что, если бы и были у меня яхты-самолёты — что с ними делать, не могу себе представить! (смеётся)
Если бы Вам предложили вернуться в прошлое и изменить что-то – стали бы Вы это делать?
Нет, я всем довольна. Если бы вот только не было войны…
С Тамарой Евгеньевной Патрикеевой разговаривала Александра Милорадович
«Пражский телеграф»